Вижу однажды – лесною стороной добрый молодец на гнедом коне мчится. В седле сидит крепко, алый плащ на скаку пламенем развевается. Сердечко мое так и забилось. А он через рощу, да по поляне, прямо на мой заветный утес правит. Что будет?… Что же это я?! Ведь гостя встречать нужно!
Перед обрывом, над рекою широкой, конь его на дыбы встал. Слез молодец с коня и долго с высоты вдаль глядел. Я по тропиночке тем временем подошла. А когда глазами с ним встретилась – земля поплыла будто. Трет он глаза, а я и не пропадаю. Вроде признал он меня, да нет – сомневается. Он молчит, и я молчу. Наконец, спрашивает:
– Кто ты, Лебедь белая?
– Я – Дочь Ветра. Так тут меня величают, – отвечаю ему.
А Лебедью недаром он меня назвал. На лебедей глядючи, я свой наряд сотворила. Ночей не спала, все узоры да линии в мыслях перебирала – хотелось, чтоб и сами птицы прекрасные меня в этом платье за лебедушку принимали.
– А я – Дар, – говорит он, и глаза смеются. Потом с удивлением спрашивает: – А как ты тут оказалась?
– Где вырастили, там и живу. Тут мой дом.
Он было шаг ко мне сделал, но остановился и лицо руками закрыл.
Я гриву коню расправлять стала. Сама, будто, ничего не заметила, спрашиваю:
– А ты, Дар, к кому едешь? Скажи, коли не таишь.
Он повздыхал немного, в реку глядится и говорит:
– Я на край земли еду. Во сне и наяву море вижу. Танцует там лебедь белая в лучах заката. Только там и есть мое счастье… Ты уж прости меня, Дочь Ветра. Видно, мне в путь пора.
– Поезжай, коли дорога милее… – сказала я ему. – Только до края земли путь неблизкий. И тебе, и коню твоему отдых нужен. Может, ко мне заглянешь? Это тут, недалече.
– В путь мне пора, – тихо сказал он. Сел в седло и припустил галопом… Далеко, однако, не ускакал. Смотрю: ход сбавил, назад уже поворачивает… Глаза шалые, слез с коня, рукою волосы сгреб и говорит:
– Твоя правда. Можно и отдохнуть…
Шли мы всю дорогу рядышком, вели коня в поводу. Молча шли – а слов и не надобно.
Ввела я его в свою сказку. Вокруг лес. Озеро хрустальное; лебеди меж лилий плавают. Все берега в цветах, бабочки бархатистые порхают, птицы звонкие распевают. Шатер мой светлый, кистями да лентами украшенный, стоит на пригорочке под могучими вязами. А у заводи, под раскидистой ветлой, уже столик накрыт плетеный. Это подружки мои глазастые расстаралися, а лавочку только одну поставили.
Стала я Дара потчевать. А он знай себе похваливает. Потом в шатер его повела. Там у меня другая сказка – рукодельная: ковры, вышивка да гобелены. Посмотрел он на все это и говорит:
– Мило мне все, что есть тут, как в родном доме. Только одного не пойму: снаружи твой шатер маленький, а изнутри – просторный. Отчего так?
– А это оттого, что подружек у меня много. Каждой из них я местечко отвела, – улыбаюсь ему. – А дружу я с феями лесными, хозяйками гор, рек да озер. Любят они облик человеческий. Но милее всего мне жительницы морские… Мы тут и играми позабавимся, и посудачим за рукодельями девичьими. А ближе к вечеру хороводы водить ходим – на тот утес, где с тобою встретились…
– Постой, а откуда здесь жительницы морские? – очень удивился он. – И моря здесь не видел пока. Сама ведь говорила, что до моря – далече.
– Так море, когда вечереет, я сама расстилаю. Люблю на золотую гладь моря поглядеть, – сказала я. – Утес опускаю, чтобы волны через него перекатывались. Тут и выходят девы морские… Ты на утесе этом заветном в сказку мою вошел. Знаешь, это тогда случается, когда один к другому хотя бы на миг в сердце входит… И если б давеча ты не вернулся, то к вечеру в море бы окунулся. И плыть бы тебе с коником до заката. А сумел бы сам из сказки выбраться – все одно – в речку бы плюхнулся…
– То-то посмеялась бы?
– Может, и не смеялась. Только потом дурню такому точно не показалась. Подружки его бы из воды вытащили… Я ведь тут сто лет не слепца жду.
– Вот и я сто лет на край света собирался, – опустив голову, говорит он. – Никак дело свое не мог оставить. Все, думаю, это творение закончу и поеду Лебедь свою искать. А тут то одно, то другое… В последние годы Храм резьбою по мрамору украшал.
Потом он вышивки мои на стенах, потолках да занавесях приметил. Ведь белым по белому я вышивала. Долго мы с ним все это рассматривали. Дар все дивился, до чего мои вышивки на его узоры мраморные похожи. Словно одной песни разные строки…
– Так ты и живешь тут, одна-одинешенька? – спросил он.
– Так, да не так, – улыбаюсь ему. – На другом берегу – за покровом сказочным – терема стоят. Есть там у меня в доме родительском светелка. Живу, как все, а меня все отшельницей кличут. Девице наедине со своей мечтой побыть не дадут…
– Ой, прости ты меня – болтушку-отшельницу! Тебе давно в путь пора.
– Уже не знаю… – ответил он.
– Ну, раз так, тогда пойдем закат провожать, – обрадовалась я.
– А как близкие тебя величают, Лебедь белая?
– Светославна.
– А меня Свето-Дар…
– Слава Отцу Великому!
– Светославна, дорога ли тебе твоя сказка?
– Уже не знаю…
Выглянули мы из шатра, а у порога, да сквозь листву, да во всю ширь плескалось золотое море. Взялись мы за руки и долго шли по кромке прибоя. Кружились и что-то кричали над нами чайки. Волны ласково обдавали ноги и заливали след. Конь Дара, умница, все время брел следом.
А на утесе заветном танцевала Лебедь белая в плеске волн и лучах заката. Никогда я еще так не танцевала. Суженый мой глаз от меня отвести не мог, а в глазах – слезы… Слава Великому, да и только…
Ну, а доченька наша старшая себя не иначе как Дочерью Дара называет…
(0)
