я с удивлением замечаю,
как лицемеры и ханжи
друг друга лаврами венчают.
Затем друг друга продают
за чечевичную похлёбку.
Когда ж об этом узнают,
цепляются зубами в глотку.
Рождённый, чтобы братом быть,
неумолимо убивает,
и обретённые бразды
он братской кровью орашает...
Тут понимаю я тогда,
что свет душевный тщетно трачу.
И, впав в задумчивость едва,
безутешительно лишь плачу...
Но если мой чудной щенок
начнёт вокруг меня резвится,
тогда обильных слёз поток
невольно может прекратиться.
Он за краюху, хлебоед,
готов сидеть, лежать, брыкаться.
На скомканный цветистый плед
с ретивым гавканьем бросаться.
То вздумает быть не живым,
то за своим хвостом гоняться...
Тогда резвюсь и я же с ним
и от души уже смеяться.
(3)
