***
За свою жизнь я многое успел выслушать, но, к сожалению, не многое повидать. Что уж тут поделать, профессия у меня такая – психиатр. Профессия непростая и немного обманчивая. Когда ты сидишь в своём кабинете, и измученный жизнью человек делится с тобой всем, создаётся иллюзия твоей существенной необходимости в этом мире. В это стоило бы даже поверить, если бы можно было отбросить тот факт, что у этих людей просто нет выбора. И далеко не потому, что жизнь загнала их в угол, а просто транквилизаторы и прочие медикаменты настолько истощают их организм, что им приходится говорить правду, лишь бы не умереть от подобного лечения.
Конечно, то, что происходит, когда двери моего кабинета закрывают за очередным пациентом – это врачебная тайна. И пускай меня посадят, но история, которую я сейчас вам изложу, должна быть оглашена.
Был обычный рабочий день – пятница. Я должен был принять юную девушку. В клинику её привела попытка уйти из жизни посредством суицида, и я уже был морально готов в душераздирающей истории о том, что её бросил парень, с которым они прожили 7.5 лет и планировали завести ребёнка или о том, что её родители разрушили её мечту и жизнь или же о том, что она сходит с ума по какому-нибудь Джонни Деппу, а он даже не знает о ёё существовании. Знал я этих «суицидальных» девочек – все одинаковые, все глупые и не понимающие мира. Но к моему невероятному удивлению, она, Джессика, оказалась не такой. Я понял это сразу, с той самой секунды, когда она зашла в комнату. Её шаги были уверены, взгляд устремлён вперёд, глаза широко открыты. Движения, правда, были слегка замедленными, ну что поделаешь, лечение от психоэмоциональных заболеваний предполагало подобный эффект.
- Здравствуй, Джессика. Я доктор Хофман. – начал я разговор, поскольку на самом деле должен был в тот день встречаться с друзьями и не хотел опоздать на встречу. - Не бойся, я не причиню тебе вреда, я здесь, чтобы помочь.
Девушка же продолжила свой путь и, только осторожно присев в кресло, ответила:
- А я и не боюсь, хотя и помощь мне не нужна.
- Быть может и не нужна. Но я не могу быть уверен в этом наверняка, поэтому давай поговорим.
- Мы будем говорить обо мне? – с опаской в голосе спросила она.
- Мы могли бы поговорить о многом: о погоде, моде, Швейцарии или водопадах. Но мода слишком изменчива, для того, чтобы её можно было обсуждать двум разумным людям, Швейцария – это первая страна, которая пришла мне на ум и я, признаться, не был там никогда, хотя слышал, что люди там живут очень даже неплохо. Водопады – были загадкой для меня всё детство, я не тратил те деньги, что мама давала мне на завтраки, и в 15 лет отправился на границу штата Нью-Йорка с Канадой, чтобы посмотреть на ниагарский водопад. Честно говоря, я был разочарован. Всё-таки моя стихия – огонь. А погода – это слишком заезженная тема, согласись?
- Сейчас слишком жарко для июня месяца, хотя я и люблю лето, – ответила Джессика, будто не слушала всего того, что я ей только что говорил. – Я родилась в Канаде, никогда не следила за модой, и никогда не была в Швейцарии. И он там не был.
- Кто он? – в этом момент я подумал, что вот она, очередная слезливая история про нелюбовь и это надолго, поэтому моя встреча с друзьями и гольф отменяются.
- Вы же хотите знать, почему я пыталась покончить с собой?
- Главное, хочешь ли ты об этом говорить.
- Я думаю, у меня нет выбора. Ровно как и у вас. Если хотите знать обо мне – вам придётся узнать о нём.
- Хорошо. Я буду признателен, если ты расскажешь мне о нём.
- Это было давно, – начала свой рассказ Джес, скромно потупив взгляд. – Я тогда была глупой очень. Меня не любили одноклассники в школе, ведь я была нелюдимой и странной "серой" девочкой. Я не игнорировала человеческое общество, я просто боялась людей, а они постоянно издевались надо мной. Спасением от мира для меня была музыка, она была единственным в мире явлением, которое радовало меня. Но мы жили в маленькой неуютной квартире с мамой и братом, папа оставил маму, когда мне было три, а Томми пять, поэтому мама всегда была очень сердитой. И однажды с утра она решила, что моё пианино занимает слишком много места в квартире, и попыталась его продать. Но оно было настолько старым и расстроенным, что никто и ломаного гроша за него давать не хотел, тогда мама в порыве ярости просто разрубила его старым тупым топором на щепки, а позже заставила нас с братом выкинуть весь оставшийся мусор. Я долго плакала, пока брат не начал бить меня за то, что своими истериками я мешаю ему спать. Наверное, его можно было понять. Засыпалось ему всегда с трудом – к тому моменту ему уже было 16 и он плотно сидел на наркоте, и по ночам у него начиналась страшная ломка, а тут я со своими слезами и пианино. Правда, однажды он перегнул палку и избил меня так, что сломал мне два ребра, и я месяц пролежала в больнице. Его же забрали сначала в детскую колонию, потом в наркологическую лечебницу, а потом он умер. Кажется, повесился. Я не знаю точно, мама никогда не говорила об этом. Она вообще никогда не говорила со мной, только кричала. Я мечтала найти своего папу, но мама сказала, что убьёт меня, если я попытаюсь найти его. Я не верила, что она это сделает, но страшно было всё равно. Главной моей неудачей, конечно, было то, что я не поступила в колледж. Мама, узнав об этом, сразу же поставила на мне крест и выгнала из дома. Ночь я просидела около дома, думая, куда бы пойти. Перед глазами почему-то возник образ, вернее сюжет, который я как-то видела по телевизору в новостях. Вы же знаете мост Герцогов, да?
- Да. Я не раз был на нём. – выдавил из себя я, поскольку история этой милой девушки была страшнее и сложнее чем я предполагал. Я достал из кармана мобильный телефон и написал одному из друзей: «Ник, извини, гольф отменяется».
- Так вот, в новостях тогда рассказывали, что в народе этот мост называют мостом самоубийц, ведь именно с этого моста спрыгнул ни один и ни два человека, желавших свести счёты с жизнью. Вот и я, решив, что терять мне в жизни больше нечего, думала последовать их примеру. Я оставила на крыльце свой чемоданчик и отправилась к мосту, ведь он был совсем недалеко.
- А сколько лет тебе тогда было?
- Кажется, 16… Нет, точно 16.
- 16…- повторил вслух я, и посмотрев на её документы, мысленно произнёс: «Значит, четыре года назад».
- И вот я пришла на мост, - Джессика перебила мои расчеты своим голосом. – Ветер был ужасно сильным. Была бы я анорексичкой, меня бы унесло в небо., но я ещё не успела ей стать, хотя могла бы. Поэтому я решила прыгнуть сма: подошла к краю моста, взялась рукой за железную балку… Доля секунды и моё тело бы полетело вниз, плавно качаясь на ветру. Но тут я услышала голос…
- Голос?
- Да. Голос. Голос! Его голос. За спиной. Он сказал: « Ты слишком сильно и уверенно держишься за балку для человека, который хотел бы спрыгнуть вниз. Тебе здесь не место»
Я возмутилась и ответила, что он не может этого знать, но он сказал следующее: «Я могу понять тебя. Наверняка, могу. Давай ты лучше пойдёшь со мной, согреешься под пледом и выпьешь кофе, но не будешь этого делать» и не дождавшись даже моего ответа, он аккуратно отцепил мою руку от балки и увел с этого проклятого моста.
Неожиданно лицо девушки отразило какое-то смешанное чувство, золотую середину между болью и страхом, я видел как она сжимает кулак и старается не заплакать.
- Я думаю, на сегодня хватит. Ты наверное устала, – если честно, я сам не очень хотел в тот момент слушать что же было дальше. – Давай мы договорим завтра, а сейчас ты пойдешь, отдохнёшь и выспишься.
- а когда меня выпустят отсюда? От кого это зависит?
- Ну, фактически это зависит от меня. Когда я напишу в твоей истории болезни, что ты здорова и не опасна для общества, ты покинешь стены клиники.
- Тогда я должна рассказать вам эту историю сейчас. До конца.
- Но тебе же тяжело об этом говорить. Поверь, я всё понимаю…
- Я расскажу вам всё. И вы напишете, что я здорова. Вы поймёте, что я здорова, и я уйду.
- хорошо. Тогда продолжай. Что было потом? Ты можешь пропускать какие-то детали, которые вызывают у тебя дурные, причиняющие боль воспоминания…
- Нет, нет!!! Нельзя ничего пропускать! Нельзя ничего забывать, вы, что с ума сошли?!
Джессика подскочила с места и подбежала к окну, секунд тридцать она жадно смотрела куда-то в даль, потом присела на подоконник и продолжила своё повествование.
- Он жил в старом доме на самом последнем этаже, вернее даже сказать, на чердаке. Было слышно, как дождь стучал по крыше. Это было странно: снаружи негодует стихия, а там внутри, в квартирке, было так тепло и уютно. И как природа не пыталась до нас достучаться, она не могла этого сделать.
- знаешь, на самом деле, я не пью кофе, - сказал он, разорвав своим голосом тишину. – Но у меня есть виски, будешь?
- Зачем ты увел меня с моста? Ты же не знаешь меня и моей жизни! Я не хочу так больше жить!
- Я не знаю тебя и твоей жизни, но я знаю, что жизнь каждому из нас даётся лишь однажды, и если ты не можешь так больше жить, меняй и меняйся, а не убегай от проблем. Смерть – это не выход и вовсе не решение.
Он протянул мне бокал с виски. Тогда я в первый раз попробовала алкоголь. Мне не понравилось и не нравится до сих пор. Ему же он явно был по вкусу и допив третий бокал он спросил меня, знаю ли я какие-нибудь иностранные языки. Я не знаю иностранных языков, и я не стала ему лгать. «Я тоже, - совершенно беззаботно ответил он. – Зато я знаю язык жестов. Хочешь, научу?» И всю ночь мы общались почти что в тишине. Сначала я вообще не запоминала эти символы и комбинации рук и пальцев, но потом мне даже понравилось говорить жестами. Представляете, оказывается можно признаваться в любви без слов, говорить без слов, кричать без слов! Это же восхитительно!
Джессика привстала с подоконника и повернувшись ко мне спиной, спросила.
- Вы, наверное, думаете, что я влюбилась в него, и позже у нас завязался роман?
- Я не знаю, Джессика. – честно ответил я. – Я больше не хочу делать никак предположений насчёт твоей жизни.
- В таком случае, я скажу, что если бы вы всё-таки это предположили, то вы бы ошиблись, потому что на следующее утро я отправилась в Новый Орлеан. Всю ночь он кому-то звонил, искал что-то в Интернете и курил. Очень много курил. Когда я проснулась, то увидела на полу рядом с собой билет до Нового Орлеана в один конец и записку, написанную моим карандашом для глаз, примерно следующего содержания «С добрым утром! Я нашёл твоего отца. Вот адрес и билет. Отправляйся в путь и начинай жизнь заново. Я надеюсь, у тебя всё сложится, ведь он искал тебя. Ключ от чердака за шкафом на гвозде. Закрой дверь, если нужно что-то – можешь украсть. С ключом поступай, как знаешь. Можешь выкинуть, можешь забрать себе, если вдруг однажды решишь вернуться, можешь носить его на шее как талисман, он милый. И, по-моему, довольно стильный. И, кстати, меня зовут Джастин. Может быть, ещё встретимся. Жизнь непредсказуема».
Она повернулась ко мне, и я увидел, как она нервно теребит свою цепочку на шее, на которой висит ключ. Сделав несколько неуверенных шагов, она рухнула на кресло, и продолжила повествование:
- Наверное, только нам двоим казалось, что носить ключ на шее – это стильно, но для нас это было так. Отец действительно искал меня. Он был рад мне, а я рада ему. У него уже была своя семья, которая через некоторое время стала и моей. Жизнь изменилась. На мой восемнадцатый день рожденья мне подарили рояль. Вы представляете, настоящий рояль? Я поступила в колледж и стала учиться музыке. Я начала сама писать музыку и выступать с ней. На одном из выступлений мне передали огромный букет роз с запиской и номером телефона. Я набралась смелости и позвонила. Ведь жизнь даётся нам только один раз, правильно? Через год я вышла замуж за Эдварда. Честно скажу, это прекрасно, когда любимый человек преклоняется перед твоим талантом. Правда, на мою свадьбу не приехала мама, хотя я три раза отправляла ей приглашения и даже звонила, но телефон не работал. Скорее всего, отключили за неуплату. И тогда я решила наведаться домой. Мне очень хотелось поговорить с мамой и убедить её, что жизнь можно изменить. Нет никакой судьбы, стоит только захотеть и можно… всё! Мир огромен и принадлежит только тебе, и нужно уметь жить так, чтобы не жалеть потом о том, что жизнь прошла мимо. Вы меня понимаете, да?
- Слишком хорошо понимаю, – с горечь констатировал я. - Мне пришлось увидеть множество людей, которые замкнулись в своём мирке и не видели в жизни ничего дальше своего носа. Они отказывались понимать, что в мире существуют гораздо более серьёзные и глобальные проблемы, чем их надуманные. Ведь это статистика: не больше 40 % душевнобольных действительно имеют к этому какую-либо физическую предрасположенность, наследственное заболевание, если хотите, остальные же 60 % составляют люди, которые фактически сошли с ума «по собственной воле». Одни не смогли преодолеть обстоятельства, что ещё понять можно, другие же просто «дожалели» себя до такой степени, что дальше уже не куда – только свихнуться и осталось.
- Вот и моя мать была одной из последних. Я не спорю, ей было тяжело. Но она только и делала, что жаловалась. Каждый день, каждый час, каждую минуту она проклинала Бога и говорила, как же ей не повезло в жизни, но ни разу она даже не попыталась что-либо изменить. Отец и ушёл от неё, потому что ему нужна была жизнь в движении, а она не хотела ничего менять.
Поэтому я и приехала в родной город, что бы помочь ей. Город встретил меня дождём. Этот город был рад мне. Это город, где всё когда-то началось для меня. Я прошлась по тому самому мосту самоубийц, с усмешкой взглянув на зелёную воду в реке, завернула в такой знакомый переулок и оказалась у дома. Того самого дома, где я прошли самые страшные, но всё же детские годы моей жизни. Вам никогда не понять, что я чувствовала, поднимаясь по ветхим ступенькам этого дома. За эти 10 минут во мне, пожалуй, боролись все чувства на свете: и ожидание встречи, и страх признания, горечь воспоминаний и надежда на счастье впереди. Но все чувства в миг оборвались, когда я увидела забитую и пыльную дверь квартиры. Я, признаться, и не знала, что думать, но передо мной неожиданно возникла наша соседка. Милая старушка рассказала мне, что два месяца назад мама умерла, от утечки газа. Никто из соседей не знал моего адреса, и сообщить мне об этом не мог. Я купила две ярко-красные, кровавые розы на близлежащем рынке. Это были мамины любимые, а после отправилась на кладбище. Помню, я очень долго стояла у её могилы, перечитывая надпись на скромненьком надгробии. А вообще я не очень хорошо помню, что я там так долго делала. Плакала, скорее всего. Я решила, что обязательно закажу новое надгробие и посажу вокруг много-много красных роз, чтобы мама хотя бы так была счастлива. На этой торжественной ноте пора было уходить, становилось холодно и темнело уже. Но сделав пару шагов в сторону, я заметила буквально в 20ти метрах силуэт мужчины. Я сразу узнала его. Этот образ врезался мне в память, ещё тогда на мосту. Не раздумывая, я направилась к нему. Было бы, по меньшей мере, неуважительно не подойти и хотя бы поздороваться с человеком, который всего за несколько часов изменил мою жизнь и меня саму.
- Здравствуй, - сказал он, как только я приблизилась к нему. – Какими судьбами ты здесь?
- В городе или на кладбище?
- В городе. На кладбище все оказываются всегда по одной, слишком понятной причине.
- Я хотела проведать маму, но приехала слишком поздно.
Выдавив из себя эту фразу, я разревелась как шестилетняя девчонка. Он осторожно приобнял меня, и увидев кольцо на правой руке, мило улыбнулся, добавив:
- Смерть – это часть жизни, и никто не знает пока худшая ли. Есть же те, кто верят, что после смерти попадут в рай и будут счастливы как никогда прежде. Смерть – это ещё не конец. Видишь вон те две могилы? Там похоронены мои родители. Я принёс им сегодня их любимые желтые хризантемы, а вот эта белая лилия для моей Изабелл, - он наклонился и положил лилию на надгробье. – Каждый месяц 24 числа я прихожу сюда. А потом продолжаю жить дальше.
И тогда я заметила, что дата смерти у этих трёх людей совпадает – 24 июля 2004 года. Первой мыслью было то, что это просто совпадение, но потом я подумала, что уже слишком для случайности, а он, точно читая мои мысли, продолжил свой рассказ.
- 24 июля 2004 года мы возвращались с пикника на машине. Была уже поздняя ночь, и шёл жуткий ливень. Отец ехал небыстро и очень осторожно, но непонятно откуда перед нами за несколько секунд возник огромный грузовик. Я помню, истошный крик Изабелл и визг тормозов. Я знаю, что автомобиль слетел с обрыва в озеро. Правда, я не до конца захлопнул дверь, когда садился в авто, и когда её оторвало, меня выкинуло из машины вместе с ней. Конечно, у меня было сломало всё, что только можно. Врачи выхаживали меня около полугода. Но я выжил тогда. Я постоянно спрашивал себя, нужно ли мне это. И, знаешь, со временем я нашёл ответ. Сначала я просто решил, что жить нужно. Просто нужно. Просто жить здесь и сейчас. И, просыпаясь по утрам, я повторял себе, как молитву «Живи, живи, ЖИВИ». Я нашёл работу, снял себе жильё, поскольку жить в доме родителей было невыносимо. И перебирая как-то вещи в кладовой, я нашёл небольшой ящичек. Это была «секретная коробочка» мамы, она иногда упоминала о ней. В четырёх стенках этого маленького сундучка матери была сохранена вся её жизнь. Там были детские игрушки, леденцы, первая в её жизни школьная тетрадь, моя бирка из роддома, салфетка с номером телефона, фотография бабушки и дедушки со свадьбы и много-много всяких бесполезных, но милых сердцу вещей. Моё же внимание привлекла наша первая семейная фотография, где мне было около года, и на неё обороте почерком отца была написана неаккуратная фраза «Милая Кармен, живи, чтобы помнить». И тогда я понял, что невозможно остановить время или изменить то, что уже произошло, но ведь помнить не запретит тебе никто. Память – это и есть в каком-то смысле жизнь. Она – её зеркало. И в моей памяти до сих пор звучат любимые джазмелодии отца, и смех матери, там по-прежнему улыбается моя Изабелл. Они навсегда со мной: в моей душе, сердце и памяти и никто их больше не сможет отнять у меня. Поэтому несмотря ни на что нужно жить. Чтобы помнить. Чтобы помнили тебя. Чтобы однажды, когда тебя уже не станет, ты наполнил чью-то жизнь собой, вновь ожил в чьей-то памяти. Нужно уметь вспоминать так, чтобы от этого не было мучительно больно. Это сложно, но это приходит с опытом.
Он замолчал, тяжело вздохнув. Я была шокирована. Я была уверена, что Джастин – просто странный, слегка инфантильный, смешной человек, а оказалось, что рядом со мной стоял человек с великой трагедией. Сильный человек. Непобедимый человек. Меня просто не было бы на его месте, я знаю. Я бы повесилась или утопилась в тот же день, ну и на следующий после аварии. А он жив. Всё, что есть в его жизни – это язык жестов, уютный чердак и память. Для кого-то этого бы было слишком мало, но для него – это всё и даже больше.
- Джессика, ты можешь дать мне свой адрес? – спросил вдруг он меня.
- Могу, но зачем? Ты хочешь посетить Новый Орлеан?
- Нет, всё гораздо более прозаично. Когда я умру, мне бы хотелось, чтобы хоть кто-то пришёл ко мне на могилу. Мои подопечные глухонемые ребята итак слишком многое пережили, чтобы я смел травмировать их психику извещением о смерти. Друзьям по большому счёту будет все равно, а владелец моей квартирки даже будет рад, что я исчезну, и её сможет кто-нибудь арендовать за более высокую цену. Только ты и остаёшься.
- Господи, ты, что говоришь вообще? Ты не умрёшь! Ты же должен жить, понимаешь?
- Если честно, я тоже так считаю, но врачи с этим категорически не согласны. Видишь ли, у меня рак лёгких, поэтому больше месяца я не протяну.
Всё это он говорил так, будто говорил о чём-то совершенно не важном, я же не могла в это поверить. Я всё ждала, когда он сделает шаг в сторону, засмеется и скажет «Ну что поверила, да? Поверила?». Но в его глазах не было даже намёка на улыбку, руки дрожали от холода, и он был как никогда серьёзен.
- А как же лечение? Неужели ты не пробовал лечиться? Может, у тебя нет денег? Ты скажи только, я…
- Джессика не надо сейчас этого всего, - перебил он меня. – За свою жизнь я бы отдал даже… память. Но самое лучшее лекарство для меня скоро придёт само по себе. Так какой твой адрес?
- Я не уеду. Я остаюсь с тобой.
И с этого момента, последний месяц жизни Джастина я прожила с ним, сказав мужу, что решаю тут проблемы связанные со смертью мамы. Последние три недели и два дня, если быть точнее, пока ему не стало совсем плохо и его не положили в больницу, мы гуляли по ночному городу, ели мороженое, пили шампанское и смотрели кино. Потом я каждый день навещала его. Я знала, что с каждым днём ему всё хуже и хуже, но он изо всех сил старался быть для меня прежним беззаботным и весёлым парнем. И только когда ему стало тяжело говорить и обезболивающее перестало помогать, тогда он устал притворяться, что всё прекрасно. Сначала мы общались на языке жестов, а после бесконечные боли и вовсе отняли у него все силы. И вот однажды, когда я пришла к нему, он лишь печально смотрел на меня, слушая мой рассказ. Видно было, что он хотел мне что-то сказать, но не мог. Я пыталась угадать, прочесть по глазам, но всё же не понимала. Он тяжело вздохнул, потупил взгляд, а после осторожно поднял руки и изобразил жестами символы, означавшие фразу «Береги себя». Ещё пару секунд его зеленые глаза пристально смотрели на меня, а после закрылись. Я знала, что навсегда.
Я похоронила его рядом с его самыми дорогими и памятными людьми – родителями и Изабелл. И когда меня спросили, какую надпись сделать на камне, долго думать мне не пришлось. Я не знала, какие были его любимые цветы, но почему-то решила купить лилии. Я в моей памяти навсегда останутся эти две белые лилии и надпись
« Джастин Лютер
Родился 5 октября 1987 года.
Умер 22 августа 2010 года.
Милый Джастин,
Мы тебя помним»
Наверняка, вы сейчас спрашиваете себя, зачем же я после этого пришла в свой гостиничный номер и вскрыла вены? Признаться, я и сама этого не знаю. Это была минутная слабость, промежуточная стадия между шоком и состоянием аффекта. Я была потеряна, убита, сломлена. Скажите, вот в вашей жизни был человек, который кардинально изменил вашу жизнь?
Я уже не думал, что Джессика станет задавать какие-либо вопросы, я ожидал развязки. Но её вопрос прозвучал и на него требовался ответ.
- Да, я думаю, это была моя мать, – произнёс я.
- А моей мамы больше нет. И нет того человека, который изменил мою жизнь. - продолжила Джес. - Господи, да вам не понять! Если бы он тогда не пришёл на мост, меня бы не было сейчас здесь, меня, такой светящейся изнутри и счастливой, замужней и самодостаточной. Я исполнена жизнью до краев, это правда, просто в тот миг я сломалась. Но мне это простительно – я ведь женщина. Слабая женщина, неразумная женщина. Но всё же не настолько глупая, чтобы не понимать всю значимость этого человека для меня. Хотя, я почему-то уверена, что я была не первой, кого он спас однажды. Взять хотя бы этих детей, из школы для глухонемых, - он же учил их географии, учил их миру. Редко кто согласится на такую тяжелую и плохо оплачиваемую работу, а он не просто согласился, он посвятил этому остаток своей бесценной жизни. Вот, пожалуй, и всё. Я могу идти?
- Да, – не задумываясь, ответил я. И Джессика ушла. Дверь хлопнула.
Заключением психиатра было слово «здорова». Она и правда была абсолютно здорова и полна решимости жить каждый последующий день. Я уверен, что Джессика никогда больше не позволит себе «минутной слабости», всё-таки она знает, что жизнь стоит слишком дорого, для того, чтобы вот так просто её отпустить. Это двадцатилетняя девушка знает, возможно, больше, чем многие люди, казалось бы, умудренные жизнью.
Просто она знает, зачем ей нужно жить. И живёт. И помнит.
***
Все всегда говорят, что главным образом стоит учиться на своих ошибках, но не стоит и пропускать мимо ушей вот такие истории из жизни. Кому-то героиня может показаться ненормальной или глупой, кто-то может и не верить в то, что это могло произойти. Но правда всё равно останется правдой – нужно жить, чтобы помнить.
(0)
