Андрей Барретт
*
Позвольте сообщить, что эта история возникла в сознании совершенно случайно, почти нелепо, когда копия паспорта с фотографией поручителя, отправленная через факсимильный аппарат, исказилась на выходе, ставшая похожей на призрак: весьма тонкий и длинный с неясными чертами лица. Возможно, данного обстоятельства могло и не быть, и образ появился бы в результате иной ассоциации и в другое время. Однако, готов уверить вас, что начавшись как угодно, история закончится только так, как она закончится здесь. Но это лишь предисловие.
Это, по всей видимости, было в прошлый вторник, когда я намеревался пойти к портному и забрать свой жакет. Он жил на другой стороне города, где холм полого сдувался и уходил вниз, размеченный неумело вымощенной дорогой, которая выходила на небольшую площадь у самого подножья реки. В ней не водились ни рыба, ни любая другая полезная живность, представляющая собой одушевленное существо. Река текла довольно-таки медленно, мрачно и уныло, перетаскивая тяжелую муть. В ней не отражалось солнце даже в самое яркое время года; это была абсолютно черная река, собственно, она так и называлась. Иногда в нее выливали помои из ведра, иногда черный мазут прорывал ржавые контейнеры и по железным стокам-ложбинкам выходил в реку. Коровы, пасущиеся на лугу с северной стороны города, выходили помочить свои грязные копыта, а заодно и испражнялись прямо в реку. Тут же на органические остатки налетала стая мух. В этом городе мухи бродили только стаями и никогда не отдалялись от коллектива. И не было ни одного случая, чтобы муха, отбившись от стаи, залетала через открытую форточку окна и назойливо портила настроение обитателям-домочадцам. Уж если кто-то забывал прикрыть дверь, то вовнутрь влетал целый рой мух, и только погибель сопровождала этот дом. Об этом стоит рассказать позже, по порядку. В порядке очереди скажу, что подростки также чернили речку, насколько им позволяло их воображение: бросали на дно камни, жестяные банки, проливали в речку чернила и топили школьные конспекты, а также ненавистные им учебники. Справа от завода, откуда вытекал или протекал мазут, находилась лавка продуктов, там же был и рыбный отдел. Но поскольку спрос на рыбу был непредсказуем, то и привозимое количество было нестабильно. Много рыбы портилось, и когда не удавалось ее продать даже по сниженной цене, остатки выбрасывали прямо в речку. Одно время у прибрежных жителей города возникла иллюзия, что в реке завелась рыба, и очень много любителей праздно проводить время выстроились на мостике и стали выуживать рыбу. Но вскоре они поняли, что рыба дохлая, есть ее невозможно, и речка пополнилась различными удилами и наскоро выстроганными палками из рябины и орешника. Можно добавить, что две пожилые женщины, чьи окна располагались над самым глубоким местом черной речки, постоянно выбрасывали в нее мусор и не платили за общий мусоросборник. Кстати, весь мусор из мусоросборников также выбрасывался в речку. Но это делалось очень прилично – ночью, один раз в неделю телега с лошадью делала четыре захода и подъезжала в самое низкое на берегу место, однако глубина там была изрядная.
Пока мои мысли уходили то ввысь, то спускались на землю, я преодолел большую часть города и проходил через переулок, дабы не встретиться с братьями Гарленами – они всегда пребывали в нетрезвом состоянии, и зная мое отношение к чистоте, порядку и аккуратности, высмеивали меня и даже иногда побивали. И вот, дабы не встретить их на углу дома сапожника (единственное место, куда они могли забредать и то случайно, если я выбирал безопасную дорогу), я делал пять длинных прыжков через дорогу и уже оказывался вне поля их зрения. Однако еще некоторое время у меня учащенно билось сердце и пару раз я все же оглядывался, но тогда опасность была уже позади. Тогда я заворачивал в следующий – Ключевой переулок, – это очень узкая улица с маленькой площадью в середине, где-то три на три метра, откуда бил небольшой фонтанчик. Далее дорога уходила в горку. Здесь, и слева, и справа располагались старые, но еще крепкие дома, построенные из камня, где жили люди запенсионного возраста. Но сколько я здесь не ходил, эта улица была пустынна, и только отзвук шагов подобно ударам теннисного мяча напоминал о чьем-либо присутствии.
Я повернул налево и вот уже добрался до дома портного, точнее портнихи. Железный полукруглый поржавевший козырек над крыльцом из трех ступенек и красная бордовая дверь появилась передо мной. Я поднял холодное после осеннего дождя кольцо и постучал им в дверь. Через мгновение в конце дома послышались шаги, которые стремительно приближались к другой стороне двери, заскрипел засов, не сразу открывшись, послышался бранный голос портнихи, и через мгновение лицо пожилой неледи, распластанное в улыбке, отдавало моей пунктуальности уродливый поклон.
- Как вы вовремя, я только закончила последнюю петлю. Ваш жакет будто совсем новый!
- Держите деньги, очень вам благодарен!
- Ваш жакет, примерьте его.
- Очень недурно, как новый.
- Новее быть не может.
- Заверните его
- Я заверну в газету, у меня бумага закончилась.
- Не страшно, благодарю Вас, мисс Томсон.
- Приходите еще, если, допустим, ваш костюм Берлейская собака покусает, что я вам меньше всего желаю, то я и в этом случае сделаю все на высшем уровне,- дверь захлопнулась. Про собаку мне не понравилось, но что же поделать, ведь портнихе уже пятьдесят, а мужа у нее так и не было. Вся ее духовная пища состоит из новостей местной и столичной газет, а из художественной литературы она почитывает только готические рассказы, да выслушивает с улицы нелепые разговоры соседей.
Обрадованный выполненным делом, я заторопился на работу. Работал я в местном Банке Клиффорда уже давно, и в мои обязанности входило: заключение договоров, выдача кредитов под залог, опись и оценка имущества, конфискация имущества, решение вопросов банкротства и другие разного рода мелкие поручения.
Вот я вышел на «гарленский» перекресток и начал ускорять шаг… Из бара Марокко вышел один из Гарленов и погрозил мне вслед кулаком, но догонять не стал, - он уже раскачивался как парусник и, очевидно, потратил достаточно энергии до того, чтобы еще и мной заниматься. Я это понял и, замедлив шаг, на мгновение остановился, чтобы насмехнуться над ним. Гарлен попытался сплюнуть на дорогу, но его слюна зависла между губой и землей и не желала падать. Он начал махать головой, и слюна попала ему на верхнюю часть брюк. Я засмеялся. В это время мимо меня проходила очень худая мадам в черном, в черной вуали, пенсне и потрепанной шляпе. Она заметила мою насмешку и стала мне выговаривать.
- Что вы смеетесь, молодой человек, надо было ему помочь. Вы ничем не лучше других. Одни медленно скатываются в грязь и становятся как наша речка, а другие им помогают, не обращая никакого внимания на их поступки, потому что считают себя гораздо выше этого занятия, а затем сами приобретают эти пороки из-за своей гордости…
- Мое почтение, мэм, - приподняв шляпу, откланялся я.
- Мое почтение?! – возмутилась она. – почтительный какой нашелся!
Я удалился от старухи метров на двадцать, как подул прерывистый влажный ветер, и ее без того скрипучий и слабый голос сгинул в приятном по сравнению с ней шелестящем игривом воздухе. Я поднял воротник, так как на секунду испытал озноб и, сунув одну руку в карман, ушел в свои повседневные раздумья.
(0)
