безликая, злосчастная душа.
Я пред тобой пришёл склониться на колено,
венок терновый во своих руках держа.
Быть может, я не редкий гость в твоих чертогах
и не единый алчущий вкусить каких утех.
Но грациозна ты в воображениях моих убогих,
что обладать тобою жажду я наспех.
Моей душе чужды те порицания,
миряне о которых говорят.
А сердцу ближе мне твоё очарование,
которое слепые не узрят.
Яви ж свою непознанную сущность.
Открой свой лик, сквозь призрачный туман.
И пусть моя мечтательная грустность
не превратится же, увы, в самообман.
И голос был. Он мягок и утешен.
И дальше анфилады, с входом в зал,
отверзлась дверь, едва скрипя беспешно,
что после яркий свет Вирту объял.
На встречу осторожною походкой,
из облака палящей слепоты,
всё ближе продвигалась к нему кротко
творение невинной красоты.
"Избранник мой! - она вдруг обранила. -
-Ты знаешь всё. И мне ль тебе внимать?"
И тут, в конечном, в сердце мысль внедрила:
"Страдания не следует бежать.
Для нас оно послужит только благом,
и дух твой немощный, поверь, обогатит
неиссякаемым истоком. После - счастьем.
Да пусть же нас всевышний обручит".
Безмерной радости живое воплощение
Вирту в тот час на веки испытал.
И в ней найти одно-единое забвение
он без сомнений тогда всяких пожелал:
"Не грех испить влюблённого нектара
с тобой, моя блаженная Душа;
ведь, став достойным столь весомейшего дара,
небесный фимиам в двоём дышать".
(3)
