Ф. И. Тютчеву Мой обожаемый поэт

Мой обожаемый поэт,

К тебе я с просьбой и с поклоном:

Пришли в письме мне твой портрет,

Что нарисован Аполлоном.

Давно мечты твоей полет

Меня увлек волшебной силой,

Давно в груди моей живет

Твое чело, твой облик милый.

Твоей камене — повторять

Прося стихи — я докучаю,

А все заветную тетрадь

Из жадных рук не выпускаю.

Поклонник вечной красоты,

Давно смиренный пред судьбою,

Я одного прошу — чтоб ты

Во всех был видах предо мною.

Вот почему спешу, поэт,

К тебе я с просьбой и поклоном:

Пришли в письме мне твой портрет,

Что нарисован Аполлоном.

Ф. И. Тютчеву («Мой обожаемый поэт...») — Впервые — ВО—1. Первым по времени проявлением фетовского «обожания» Тютчева была статья «О стихотворениях Тютчева», которую Фет напечатал в 1859 г. Когда произошло личное знакомство двух поэтов — неизвестно. В 1862 г. между ними состоялся любопытный обмен посланиями. Сначала Фет обратился к Тютчеву со стихотворной просьбой о присылке фотографии; в ответ Тютчев 14 апреля послал фотографию со следующим стихотворным приветствием:

Тебе сердечный мой поклон

И мой, каков ни есть, портрет,

И пусть, сочувственный поэт,

Тебе хоть молча скажет он,

Как дорог был мне твой привет,

Как им в душе я умилен.

Но гораздо более значительными, чем эта приписка к фотографическому портрету, были другие строки, тогда же посланные Тютчевым Фету, строки, содержавшие как бы двойной духовный портрет обоих гениальных лириков; Тютчев сопоставлял свой поэтический дар с фетовским:

Иным достался от природы

Инстинкт пророчески-слепой —

Они им чуют, слышат воды

И в темной глубине земной...

Великой Матерью любимый,

Стократ завидней твой удел —

Не раз под оболочкой зримой

Ты самое её узрел...

В своих поздних воспоминаниях Фет подробно говорит о последней из своих встреч с Тютчевым, состоявшейся в Петербурге в январе 1864 г. Перед этим эпизодом он говорит следующее; «...не могу не приветствовать в моем воспоминании тени одного из величайших лириков, существовавших на земле<...> Тютчев сладостен мне не столько как человек, более чем дружелюбно ко мне относившийся, но как самое воздушное воплощение поэта<...> Было время, когда я раза три в неделю заходил в Москве в гостиницу Шевалдышева на Тверской в номер, занимаемый Федором Ивановичем. На вопрос: «дома ли Федор Иванович?» — камердинер-немец, в двенадцатом часу дня, — говорил: «он гуляет, но сейчас придет пить кофей». И действительно, через несколько минут Федор Иванович приходил, и мы вдвоем садились пить кофей, от которого я ни в какое время дня не отказываюсь. Каких психологических вопросов мы при этом не касались! Каких великих поэтов не припоминали! И, конечно, я подымал все эти вопросы с целью слушать замечательные по своей силе и меткости суждения Тютчева и упивался ими. Помню, какою радостью затрепетало мое сердце, когда, прочитавши Федору Ивановичу принесенное мною новое стихотворение, я услыхал его восклицание: «Как это воздушно!» (MB, II, с. 5).

Кроме стихотворения «Мой обожаемый поэт...» существуют ещё три стихотворных обращения Фета к Тютчеву: «Нетленностью божественной одеты...» (1863; не включено Фетом в итоговый сборник), «Прошла весна — темнеет лес...» (1866), и «На книжке стихотворений Тютчева» (датируемого концом 1883 или началом 1884 г.). Последнее стихотворение — при всей общеизвестности афористической оценки тютчевского наследия — представляет определенные трудности для понимания (обсуждение его см.: «Вопросы литературы», 1975, № 9, с. 122 —155; см. также: «Литературная учеба», 1980, № 1, с. 198 —199).